Дэвид отдал артефакты Брэйду — так же, как ранее оставил на хранение волшебный клинок Гьёрта.
Началась подготовка к переносу. Четыре колдуна встали по углам сложного геометрического узора, в центре которого находилось кресло. Эрбан руководил процессом. Серебристо-платиновые ветви изогнулись и, как живые, оплели шею, корпус, ноги и руки Дэвида тончайшей сеткой, фиксируя тело в неподвижном положении.
Сквозь Око Брэйд смотрел, как сложная система заклятий, окружавшая кресло, пришла в движение. Он не разбирал деталей, но видел, что отделение астрального двойника прошло без повреждений. Эта часть энергетической сущности Дэвида была подхвачена и мгновенно унесена за пределы видимости заклятьем-проводником. Эрбан и чародеи продолжали свою ворожбу. Они следили за ходом перемещения и ограниченно могли его контролировать.
В первые минуты выхода Дэвид почти не воспринимал окружающую реальность. Он ощутил какой-то внутренний надрыв, как будто что-то лопнуло или разорвалось. Темнота перед глазами сменилась ужастиком — дикой мешаниной энергетического мира и физического, одним из тех кошмарных снов, где вещи — не вещи, и все не так, как кажется. Затем что-то невидимое повлекло его сквозь этот пластичный и тягучий мир, быстрее и быстрее с каждой секундой… Ясность восприятия постепенно возвращалась. Он куда-то летел — быстрее света, быстрее самой мысли… Так продолжалось долго. Он ничего не видел, но осознавал, что причина не в нем — Дэвид уже был пригоден для этой стороны мира, настроен на нее — а в скорости движения и в самих условиях переноса. То, внутри чего он сейчас находился, больше всего напоминало туннель или трубу… Дэвид знал, что такого рода ощущения сопровождают умирающих на смертном одре. Он не умирал: сам механизм переноса души с одного плана реальности на другой был таков, что вызывал иллюзию движения по темному туннелю.
Полет продолжался долго. Дэвид изнемог. Если бы не невидимое заклятье, продолжавшее упорно влечь его вперед и вперед, он не смог бы продолжить путь, потерял сознание и затерялся бы в нигде, ещё не осилив и половины дороги.
Потом что-то наконец начало проясняться. Он плыл в пустоте к странному разноцветному сиянию, распускающемуся, как цветок хаоса. Пытаясь сосредоточиться хоть на чем-либо, Дэвид выделил из стремительно надвигающейся на него массы тусклого света несколько центральных завихрений. Там — пока ещё очень далеко — находилась конструкция, о которой, скорее всего, и говорил Эрбан: нечто, напоминающее перекрученную трубу или соты, слепленные пьяными пчелами. По мере приближения становилось ясно, насколько же эта штука огромна: сначала она казалась размером с многоэтажный дом, затем — с плавающую в пустоте гору и вот уже заполнила собой все видимое пространство, готовясь принять в свое чрево крохотного путешественника. Заклятье направило Дэвида к одному из больших выступов, вскоре он увидел, что, помимо гигантских дыр, видимых ещё издалека, поверхность «сот» изобилует множеством более мелких отверстий. Он вошел в одно из них — располагавшееся на самой вершине выступа — словно рухнул с небес на высокую гору, но не разбился, а со скоростью пули вошел в вертикальный колодец и продолжил набирать скорость.
Продвижение стало невыносимым, болезненным. Здесь не было трения, но Дэвид чувствовал, что что-то пошло не так. Он проникал сквозь бушевавшие внутри «горы» течения, но их жгучий ток грозил вот-вот разорвать его. Дэвид знал, что соприкосновение с потоками силы может вызвать муку, — и сам переживал подобное, — но здесь было что-то другое. Какая-то внутренняя прочность подходила к пределу, сила отталкивалась его естеством как чужеродная, неприемлемая, гэемон сколь мог боролся с происходившими в нем изменениями, идентифицируя их, по каким-то неведомым признакам, как болезнь. Вместе с тем Дэвид знал, что худшее из того, что он может сделать — повернуть назад. Отступать было поздно, попытка развернуться и плыть против течения немедленно уничтожит его: напор силы слишком велик.
Поэтому он терпел боль, пока мог. В любом случае ничего другого ему просто не оставалось.
Когда раздался стук в дверь, Идэль «лепила» на своем рабочем столе модель простейшего эгрегора. Последнюю неделю на астральном проектировании они занимались религией: разбирали, как осуществляется энергетическое взаимодействие между божеством и его поклонниками, как со временем эволюционирует система обмена, во что может развиться. Идэль, впрочем, эта тема не слишком интересовала, и она была только рада поводу отвлечься.
Открыв дверь, на пороге она обнаружила Лайлу кен Дэйбрит… Впрочем, в том, что ее имя выдумано (по крайней мере, отчасти), Идэль уверилась давно. Но как эту девочку зовут на самом деле, вызнать не пыталась и даже вскользь этой темы в разговорах с ни с Дэвидом, ни с Лайлой не касалась. Каждый имеет право на свои тайны. Она не была обделена естественным женским любопытством, но воспитание и жизнь среди высшего кильбренийского общества приучили ее стратегически грамотно подходить к получению информации. Тратить время и силы на получение бесполезных сведений она не стала, но, возникни у Идэль хоть на секунду подозрение о том, что эта информация может быть чем-то для нее ценна, она бы нашла способ ее раздобыть.
— Привет, — сказала Лайла. — Чем занимаешься?
— Так… — Кильбренийка сделала неопределенное движение рукой в сторону рабочего стола, где по-прежнему, слегка покачиваясь, парил астральный конструктор — сложный комплект заклинаний для производства других заклинаний. — Домашнее задание…